Рубрика "Писатели Анапы". Палиева З.И. рассказ "Лидаха" из книги "Невыдуманные истории"(публикация с разрешения автора)
Она родилась лет за десять до войны в большом украинском селе Будищи. Выросла девахой почти двухметрового роста, с некрасивым лицом. И силища была у неё не девичья: могла запросто вынести на себе из леса такую охапку хвороста, что едва умещалась на телеге. Односельчане называли её не Лидией, как значилось в «метрике», а по-народному метко – Лидахой.
С головой она тоже, как говорится, не очень дружила. Не то, чтобы чудила, а просто имела какой-то наивный, почти детский ум. Никто не понимал, откуда в физически крепкой деревенской девке взялась умственная отсталость, но поговаривали, что виной тому – отец. Зверским мужиком был Микола. Лютовал с молодых лет. А когда в 1941-м в деревню пришли немцы, сразу подался в полицаи. У оккупантов не было такой жестокости, как у Миколы. Бывало, сидят хлопцы на завалинке, балагурят. Или слушают, как Бориска Гаврилов на балалайке играет. Война войной, а детство – детством. И вдруг – крик на всю улицу: «Шукайтесь! Микола скачет!» Любимым развлечением Лидахиного бати было на скаку нагайкой бить подростков – всех подряд, кто зазевался и не успел убежать. Не для «порядка», а так, ради удовольствия. Бил он и жену, тихую бессловесную Ганну. Доставалось от Миколы и дочери. Но ни Ганна, ни Лидаха никогда не жаловались, а в их дом на околице почти никто не заглядывал.
Оккупация длилась два года. Потом немцев погнали, и предатель Микола ушёл с ними, бросив жену и дочь. Оно и понятно. Его так ненавидели в деревне, что всё равно бы убили – без суда и следствия. Лидаха осталась жить вдвоём с матерью. Лучше всякого мужика управлялась с хозяйством и трудодни в ожившем колхозе зарабатывала наравне с механизаторами. Ганна хворала и, когда в дом изредка заходили соседи, сокрушалась, что после её смерти дочь останется одна – без опоры, без ребёнка. Лидаха на эти слова только улыбалась блаженной улыбкой. Ей вообще, казалось, не ведомы были горести.
Время бежало незаметно. И как-то деревню облетела весть: Лидаха беременна! Вот уж пересуды начались! Когда? С кем? Экая тихушница! Но деревня на то и деревня, что здесь уж точно шило в мешке не утаишь. Подозрение в отцовстве пало на неприметного нездешнего (приблудился в голодное послевоенное время) молодого пастуха. Было ему лет семнадцать. А Лидахе перевалило далеко за двадцать, однако. Расспрашивать её о любовном романе было делом безнадёжным… И только когда полевые работы велись недалеко от пастбища, она время от времени распрямлялась во весь свой могучий рост и, прикрывая ладошкой глаза от солнца, подолгу смотрела в сторону пасущихся коров…
Вскоре пастушок исчез. Страсти улеглись. Лидаха родила девочку Марусю. Уж как рада была внучке бабушка, наглядеться на дитятко не могла! Маруся и впрямь росла и становилась такой прехорошенькой, что от добровольных нянек отбою не было. Соседки, а это были сплошь солдатские вдовы, обрушили на Марусю нерастраченный инстинкт материнства. Никому и в голову не приходило осудить согрешившую Лидаху. Она как-никак была в деревне на особом счету. Вот всем колхозом и помогали ей растить Марусю до самой школы.
А там она уже сама не затерялась в толпе. Умница, красавица, она стала настоящей «звездой», как сказали бы теперь, а тогда её просто любили и жалели. Училась Мария лучше всех – была «круглой» отличницей. И блюла себя строго, никого из парней близко не подпускала. К матери и бабушке относилась заботливо, но как-то уж слишком ровно, без эмоций. Делила поровну трудности их безмужней жизни, по дому всё делала быстро и ловко. Но ни с кем из ровесников не дружила, в гости не хаживала и к себе не звала. Всё сама по себе.
И вот школа позади, золотая медаль и характеристика с печатью – в кармане. Маруся отбыла в город. В какой именно, никому не сказала, да никто и не спрашивал. Об этом первым узнал почтальон, когда из Москвы Лидахе пришёл первый денежный перевод. Мария училась в экономическом институте и работала. Судя по всему, без каникул и отпусков, потому что домой глаз не казала. Ганна сильно горевала по внучке и тихо, незаметно, как и жила, в одночасье умерла.
Лидаха, оставшись одна, погрустнела и ссутулилась, казалось, даже стала меньше ростом. Каждый месяц, как по расписанию, она получала от дочери деньги. Сумма росла, но тратиться на еду не приходилось, трудодней на продукты хватало. Кроме денег, Маруся регулярно присылала матери добротную одежду и обувь – на зависть всем деревенским. Только наряды и обувка никак не попадали в размеры Лидахи, а сообщить об этом дочери не было никакой возможности… Вот и раздавала Лидаха обновки – кому что подошло.
…Занялось весеннее утро. Морозец ещё давал о себе знать, но солнце светило весело. Молодая соседка Нина, жившая через улицу, спозаранку пошла к Лидахе – примерить приглянувшиеся накануне блестящие резиновые сапожки. Постучала в дверь, покричала. Тишина. Дверь оказалась не запертой.
На лавке, наклонившись к окну, словно всматриваясь вдаль, сидела мёртвая Лидаха. Нина сбегала за фельдшером и участковым, позвала двух старух, умевших обмыть и одеть покойника. Но сначала втроём они стали искать адрес Маруси. Перерыли все ящики. Наконец нашли коробку, полную… денег. На дне лежали почтовые извещения. Несколько штук. На месте обратного адреса всюду значилось: «Москва. Главпочтамт. До востребования». Подняли на ноги сельсовет. Председатель Петрович к вечеру нашёл Марию по телефону.
Назавтра телеграфным переводом на имя Петровича пришла крупная сумма денег. На похороны Лидахи. А деньги из коробки пошли на памятник.
С головой она тоже, как говорится, не очень дружила. Не то, чтобы чудила, а просто имела какой-то наивный, почти детский ум. Никто не понимал, откуда в физически крепкой деревенской девке взялась умственная отсталость, но поговаривали, что виной тому – отец. Зверским мужиком был Микола. Лютовал с молодых лет. А когда в 1941-м в деревню пришли немцы, сразу подался в полицаи. У оккупантов не было такой жестокости, как у Миколы. Бывало, сидят хлопцы на завалинке, балагурят. Или слушают, как Бориска Гаврилов на балалайке играет. Война войной, а детство – детством. И вдруг – крик на всю улицу: «Шукайтесь! Микола скачет!» Любимым развлечением Лидахиного бати было на скаку нагайкой бить подростков – всех подряд, кто зазевался и не успел убежать. Не для «порядка», а так, ради удовольствия. Бил он и жену, тихую бессловесную Ганну. Доставалось от Миколы и дочери. Но ни Ганна, ни Лидаха никогда не жаловались, а в их дом на околице почти никто не заглядывал.
Оккупация длилась два года. Потом немцев погнали, и предатель Микола ушёл с ними, бросив жену и дочь. Оно и понятно. Его так ненавидели в деревне, что всё равно бы убили – без суда и следствия. Лидаха осталась жить вдвоём с матерью. Лучше всякого мужика управлялась с хозяйством и трудодни в ожившем колхозе зарабатывала наравне с механизаторами. Ганна хворала и, когда в дом изредка заходили соседи, сокрушалась, что после её смерти дочь останется одна – без опоры, без ребёнка. Лидаха на эти слова только улыбалась блаженной улыбкой. Ей вообще, казалось, не ведомы были горести.
Время бежало незаметно. И как-то деревню облетела весть: Лидаха беременна! Вот уж пересуды начались! Когда? С кем? Экая тихушница! Но деревня на то и деревня, что здесь уж точно шило в мешке не утаишь. Подозрение в отцовстве пало на неприметного нездешнего (приблудился в голодное послевоенное время) молодого пастуха. Было ему лет семнадцать. А Лидахе перевалило далеко за двадцать, однако. Расспрашивать её о любовном романе было делом безнадёжным… И только когда полевые работы велись недалеко от пастбища, она время от времени распрямлялась во весь свой могучий рост и, прикрывая ладошкой глаза от солнца, подолгу смотрела в сторону пасущихся коров…
Вскоре пастушок исчез. Страсти улеглись. Лидаха родила девочку Марусю. Уж как рада была внучке бабушка, наглядеться на дитятко не могла! Маруся и впрямь росла и становилась такой прехорошенькой, что от добровольных нянек отбою не было. Соседки, а это были сплошь солдатские вдовы, обрушили на Марусю нерастраченный инстинкт материнства. Никому и в голову не приходило осудить согрешившую Лидаху. Она как-никак была в деревне на особом счету. Вот всем колхозом и помогали ей растить Марусю до самой школы.
А там она уже сама не затерялась в толпе. Умница, красавица, она стала настоящей «звездой», как сказали бы теперь, а тогда её просто любили и жалели. Училась Мария лучше всех – была «круглой» отличницей. И блюла себя строго, никого из парней близко не подпускала. К матери и бабушке относилась заботливо, но как-то уж слишком ровно, без эмоций. Делила поровну трудности их безмужней жизни, по дому всё делала быстро и ловко. Но ни с кем из ровесников не дружила, в гости не хаживала и к себе не звала. Всё сама по себе.
И вот школа позади, золотая медаль и характеристика с печатью – в кармане. Маруся отбыла в город. В какой именно, никому не сказала, да никто и не спрашивал. Об этом первым узнал почтальон, когда из Москвы Лидахе пришёл первый денежный перевод. Мария училась в экономическом институте и работала. Судя по всему, без каникул и отпусков, потому что домой глаз не казала. Ганна сильно горевала по внучке и тихо, незаметно, как и жила, в одночасье умерла.
Лидаха, оставшись одна, погрустнела и ссутулилась, казалось, даже стала меньше ростом. Каждый месяц, как по расписанию, она получала от дочери деньги. Сумма росла, но тратиться на еду не приходилось, трудодней на продукты хватало. Кроме денег, Маруся регулярно присылала матери добротную одежду и обувь – на зависть всем деревенским. Только наряды и обувка никак не попадали в размеры Лидахи, а сообщить об этом дочери не было никакой возможности… Вот и раздавала Лидаха обновки – кому что подошло.
…Занялось весеннее утро. Морозец ещё давал о себе знать, но солнце светило весело. Молодая соседка Нина, жившая через улицу, спозаранку пошла к Лидахе – примерить приглянувшиеся накануне блестящие резиновые сапожки. Постучала в дверь, покричала. Тишина. Дверь оказалась не запертой.
На лавке, наклонившись к окну, словно всматриваясь вдаль, сидела мёртвая Лидаха. Нина сбегала за фельдшером и участковым, позвала двух старух, умевших обмыть и одеть покойника. Но сначала втроём они стали искать адрес Маруси. Перерыли все ящики. Наконец нашли коробку, полную… денег. На дне лежали почтовые извещения. Несколько штук. На месте обратного адреса всюду значилось: «Москва. Главпочтамт. До востребования». Подняли на ноги сельсовет. Председатель Петрович к вечеру нашёл Марию по телефону.
Назавтра телеграфным переводом на имя Петровича пришла крупная сумма денег. На похороны Лидахи. А деньги из коробки пошли на памятник.