Ползая по запылённому окну сапожной мастерской, пчела тревожно жужжала, не понимая, почему она не может выползти на свет божий, хотя находится рядом с ним. А сапожник Сандро с негодованием думал о ней, совершенно некстати залетевшей в его уютную рабочую каморку. Пчела не давала свободно размышлять об обуви, сданной в ремонт. Но ему лень было вставать с отполированной штанами табуретки, которая, казалось, приклеилась к его пятой точке на веки вечные. Он как будто с табуреткой и родился, потому что все помнили его только в этой позе: сидящим на табуретке – в одной руке ботинок, а в другой – молоток.

   Однако надоедливое жужжание пчелы пересилило леность Сандро, и он подошёл к окну, решая, убить пчелу или не убивать. Убить – значит очень просто избавиться от неё. Не убивать – значит искать способ выдворения незваной гостьи. «Как сюда залететь, чтобы мне нервы позудить, так ты умудрилась, а как назад вылететь, так у тебя мозгов не хватает, – начал выговаривать ей Сандро, – и что тебе тут у меня делать? Башмаки не носишь, значит, и чинить их не надо, а цветов медовых у меня нет. Так что давай-ка на улицу. Я человек добрый. Живи. А твои друзья-товарищи тебя уже давно ищут: работать всем надо».

   Сандро взял картонку и, выкинув пчелу, милосердно махнул ей на прощание рукой и бросил вдогонку: «Лети, кусачее насекомое. Нечего здесь себе лёгкие травить. Мне и одному этой отравы достаточно». Он высунул голову в форточку, но, уже не интересуясь пчелой, а желая узнать о происходящем за стенами здания.

   Его мастерская стояла почти у края дороги на улице Почтовой. Видимо с лёгкой руки главы администрации посёлка Витязево, открывшего отделение почты России на этой улице, городской Совет Анапы поддержал его предложение и утвердил её название. Люди приходили на почту по разным  делам и некоторые, увидев его мастерскую, следующий поход на эту улицу делали с целью ремонта изношенной обуви. Магазины и продовольственные и промтоварные тоже рядом есть и народ с озабоченным видом в них часто заходит. И опять же: люди, увидев его мастерскую, задумываются о починке обуви. Как ни крути, а выгода полнейшая. И аптека тут же. Многое можно купить человеку для своих нужд, если оказаться рядом с сапожной мастерской Сандро. Правда, здоровье не купишь, хоть и наберёшь лекарств даже на все деньги. Тогда уж ничего не остаётся, как идти в Храм Георгия Победоносца и просить бога о лучшей доле. И опять же – Храм тоже находится рядом с сапожной мастерской. Вот клуба рядом нет. Да и зачем он тут нужен – работать надо, а не песни петь. Если днём песни горланить, то можно и в отделение полиции попасть. Оно тоже тут, рядом, где аптека, за углом.

  – Место хорошее, проходное, – ещё раз вслух произнёс Сандро фразу, постоянно убеждающую его в том, что он не прогадал, взяв в аренду этот участок земли у Витязевской администрации. А она расположилась на улице Советской, как бы напоминая названием улицы, что у неё всё под контролем.

   – Что, мух ловишь? – В мастерскую ввалился Левон. – Где мои сорок пятые растоптанные?

Сандро снял с полки отремонтированные ботинки Левона и поставил рядом с ботинками, недавно сданными одним из отдыхающих. Когда пчела ещё жужжала на окне, он уже обдумывал работу над этими башмаками, более чем не скромными, рядом с которыми ботинки Левона просто отдыхали, можно даже сказать, спали.

  – Ни фига себе! Вот это говнодавы! – искренне изумился Левон. – Это ж какую лепёшку должна выкинуть из себя корова, чтобы эти башмаки её придавили?

  – Да что корова! В сердцах отозвался Сандро. – Где ты её сейчас найдёшь, корову эту? Раньше их целые стада ходили, лепёшками весь асфальт был покрыт. Вот тогда бы эти говнодавы пригодились. А сейчас что?

    – А сейчас ими надо давить тех бурократов и чыновников, которые запретили держать скотину.

    – Тебе-то что на бюрократов голос поднимать? Дом есть, машина есть. Живи да радуйся, – хмуро заметил ему Сандро.

    – Как всё есть? – рассердился Левон. – А воды так и нету. На днях получил второй раз ответ от Водоканала. Опять отказали.     Пять лет не дают разрешение на воду. Целых пять лет! Ты понимаешь, Сандро? Дочка моя зашла на ихний сайт; так за пять лет выдано более двух тысяч разрешений, а мне опять отказ. Скоро и за воздух дэнги брать будут!

    – Не каркай, – урезонил его Сандро, – а по воде сходи в прокуратуру, может, государевы слуги чем-нибудь помогут. А лучше сходи в церковь. Вон она сияет золотыми куполами. Там хоть слушают, не перебивая, да рожи не корчат, как от зубной боли.

     Левон вышел, сгибаясь в дверях в три погибели. Дневной свет снова впорхнул в помещение, и сапожник продолжил думать о ремонте ботинок, размеры которых его обескуражили. Но принять какое-либо решение он не успел: зашла женщина преклонных лет и попросила посмотреть туфельку, которую аккуратно вытащила из газеты.

     – Можно сделать набойку на каблук? – женщина с надеждой глянула в глаза сапожнику.

     – Бабушка! У меня всё можно. Но уж очень она махонькая какая-то. Не у Золушки ли ты её спёрла? При царе-Горохе наверно сделали?

    – Да, да, сынок, – согласилась бабка. – В те времена. В нонешние разве что путного сделают. А всё, что везут в магазины – дорого стоит. Вот я и думаю отремонтировать да правнучке подарить на день рождения. Сможешь?

    – А внучка красивая?

    – Да ты, поди, для неё старый будешь.

     – А старый конь борозды не портит! – сапожник назидательно поднял вверх указательный палец и пожевал губами, как конь, завидевший корм.

    – Да зачем нужен такой конь, который в борозде спит? – безапелляционно воскликнула хозяйка эксклюзивной туфельки и притворно зевнула. Через маленькую ладонь, прикрывающую рот, пробился золотой блеск зубов. «А бабка-то не простая! – подумал Сандро, и туфля такая же. Тут что-то не так».

      Женщина нашла в себе мудрость сжалиться над чувствами сапожника и спросила: – А ты что, не женат?

     – Был женат, да не понравилось жене, что я стал сапожником.

      – Поди любви меж вами не было? – сделала вывод владелица золушкиной туфельки.

       – Была, – Сандро скорчил рожу, – да сплыла.

       – Что ж ты, мой ясный сокол, один кукуешь?

       – Кукую, кукую. Но я, бабушка, скорее Чингачгук Большой Змей, чем Ясный сокол.

       – Неее, – протянула женщина, – ты, скорее всего, коршун. Вон, какой у тебя нос. Заклюёшь, кого хошь.

   Сандро потрогал орлиный нос и уставился на свою визави: что, мол, ещё скажешь, божий одуванчик?

   – Так ты отремонтируешь туфельку? Али как? – вопрос вздохом самой Золушки вылетел из уст женщины.

    Туфелька, действительно, была старинной работы и поэтому даже профи-сапожнику показалась диковиной. По всей длине туфли снаружи шли какие-то крупные завитушки, продолжаясь внутри тоже завитушками, но такими мелкими, что первым взглядом Сандро их и не заметил; ему показалась, что это просто была ломаная линия. На носке туфли находилась большая кожаная накладка, на которой тоже был орнамент в виде четырёх полукругов, расположенных симметрично от середины и сверху вниз. С верха накладки свисали две кисточки, какие бывают на турецких фесках. Каблук был средней высоты и весь в разных завитушках, спускающихся к очень маленькой подошве. И по всему верху туфли проходили бязевые рюшечки, к удивлению сапожника, сохранившие почти первоначальное состояние.

  – Какая удивительная туфелька»! – снова воскликнул Сандро. А про себя подумал: «И где она её откопала, эта старая колдунья».

  Аграфена Венедиктовна хоть и была преклонного возраста, но колдуньей не числилась ни в каких каталогах: ни в письменных, ни в устных. Её род начинался, действительно, ещё при царе Горохе и распространился по всей необъятной планете. Она же волею судьбы оказалась в Витязево. После Октябрьской революции пользоваться своей родословной и семейным богатством ей не пришлось, и она, став обыкновенной советской женщиной, трудилась простым бухгалтером на винном заводе, хозяином которого в настоящее время был Русланов: человек богатый, но и порядочный. Слыл он меценатом и спонсором многих мероприятий, к созданию и продвижению которых по большей части не имел ни малейшего отношения. Люди, за доброе к ним отношение благодарили его и, снова шли к нему с просьбами.

    Кое-что из одежды и обуви у Аграфены Венедиктовны с тех времён осталось и когда наступили времена всепрощения и вседозволенности, а старость уже напугать её ничем не могла, она и решила свою юность увидеть в правнучке, хотя бы вот так – туфельками тех далёких памятных времён.

   Увлёкшись разговором, мастер и клиентка не заметили, как новый посетитель уже минут пять маячил перед прилавком, нетерпеливо пританцовывая, как после нескольких кружек выпитого пива. На лице у него был немой вопрос: когда же Вы, почтенная женщина, покинете это помещение? Сапожник, взглянув на посетителя, тут же предложил собеседнице оставить туфли до завтра.

   – Да я, милок, только один туфель принесла. Чего их два-то тащить? А вдруг ты не согласился бы ремонтировать.

Сандро с ещё большим интересом посмотрел на женщину, мысленно, покрутив пальцами возле виска, спросил: «А почему так?»

   – А знаешь, Чингачгук – Ясный сокол, мне надо побольше километров за день проходить, вот я и подумала, что если сразу взять две туфли, то пройду только до твоей мастерской и обратно, и не важно, возьмёшься ты их ремонтировать или нет. А так волей-неволей придётся два раза ходить. Вот километры-то и намотаю. У меня и шведские палки стоят здесь за дверью. Надеюсь, что к тебе ходят порядочные люди и их не украли.

   Сандро не нашёлся, что ответить и когда посетительница скрылась за дверью, ещё раз мысленно покрутил пальцем возле виска и обратился к мужчине:

    – Ну, что там у тебя?

   – Мне бы каблуки набить. Что-то снашиваются с одной стороны, – мужчиной овладело состояние человека, дождавшегося своей очереди клиента, и которому теперь будет уделено полное внимание. Лицо стало сосредоточенным, но радостным.

   – А ты случайно не косолапый? – Сандро не поленился встать со своей родной табуретки, чтобы с головы до ног окинуть клиента взглядом и найти тот изъян, приведший его в мастерскую.

    – Да у меня ноги, как спички, прямые, – возразил мужчина.

    – Во-во, точно, как спички… Только тонкие; болтаются в башмаках. Вот и спотыкаются об дорогу подошвами, а те, конечно, изнашиваются в одну сторону. Ба! Да они у тебя вовнутрь снашиваются, – посмотрев на туфли, удивился Сандро, – редко такой казус встретишь.

     Мужчина, задрав одну штанину, убедил сапожника, что ноги у него не кривые и стал искать у него поддержку:

    – Может, потому, что асфальт весь в колдобинах, туфли и снашиваются неправильно?

    – Ну, ты даёшь! У меня почему-то не снашиваются, как у тебя. Вам, криволапым, дорожки выложи хоть тротуарной плиткой, вы всё равно будете хаить дорожников. Дедушку Крылова знаешь? Вот и почитай басню «Мартышка и очки». Ладно, ладно. Не переживай. Сделаю. Завтра зайдёшь в это же время.

   – Завтра не могу. У меня мероприятие, – не согласился мужчина.

    – Ну, тогда послезавтра.

    – И послезавтра не могу.

     – Ишь ты, какая важная птица! – возмутился сапожник, – заходи тогда, когда сможешь.

     – А нельзя ли сейчас сделать? Ведь у Вас, кроме меня никого нет.

Глаза их встретились. Мужчина понял, что если он заплатит подороже, то сапожник согласится. А Сандро подумал: «Если порядочный человек хочет отблагодарить за добрую работу, зачем ему в этом отказывать?», – и тут же принялся за дело. Через двадцать минут, довольные друг другом, они обменялись рукопожатием. Закинув пакет с обувью на плечо, мужчина пошёл добивать ботинки, в которые был обут, а сапожник снова сел на табурет и уставился на туфли Гулливера из страны лилипутов.

     Но сегодняшний день не был предназначен для этих туфлей. В новом на вид костюме в мастерскую вальяжно вошёл Андрей Кочерыжкин. Сапожник от неожиданности даже встал, как будто приветствовал, по меньшей мере, главу администрации посёлка. Но Сандро хорошо знал, что скрывается под костюмом и в голове Андрюхи, и потому его приветствие было коротким:

   – Бог подаст.

    Эти слова нескрываемым унынием отразились на лице Кочерыжкина, но он, – как будто смысл сказанного его не касался, – спокойно подошёл к стойке, отделяющей мастера от клиентов, и облокотился на неё.

   – Да дело не в деньгах, – произнёс он медленно, придавая словам пафосное звучание, – твой сын просил меня сделать бусы и достать орлиный коготь. А мне нужно всего-то двести рублей, чтобы уехать в станицу.

    Лет семь-восемь назад Андрей Кочерыжкин был известен во многих кругах общества. Не знали его только бомжи, которых он представлял в настоящее время. Андрей имел просторный двухэтажный дом, одна комната которого, самая большая, хранила в шкафах драгоценные камни и поделки из них. Эта коллекция тянула не только на большие деньги, но и на мировую известность. И только из-за того, что Андрей не хотел предавать гласности свою любовь к камням, эта коллекция у него и сохранилась. Она постоянно увеличивалась, но круг посетителей дома был почти неизменным. И перешла бы коллекция когда-нибудь в пользу государства из-за отсутствия жены и наследников, но…Природная доверчивость сгубила и Андрея, и его детище.

  Как-то приехал из далёких таёжных мест его одноклассник и привёз с собой большую коллекцию драгоценных и полудрагоценных камней. К несчастью Кочерыжкина, он с ней познакомился. И запылали его глаза, а с ними и душа от сияния цветовой гаммы. Как приобрести этакое богатство? Вопрос стоял для него и днём, и ночью.

    – Укради! – посоветовал двоюродный брат.

    – Что, с ума спятил?! – запротестовал Андрей. – Купить бы. Да денег у меня не хватит; за маленькие он же не продаст.

    – Дай много! – упорствовал брат.

     – Да где же я их возьму? – Сокрушался Кочерыжкин, унимая противную дрожь во всём теле.

     – Тогда укради! – снова предложил брат, видя предынфарктное состояние родственника.

     – Да пошёл ты..!

        И брат ушёл. Но через неделю он снова появился у Андрея и предложил деньги.

      – И когда я тебе отдам такую сумищу? – спросил Андрей, моментально принявший решение взять деньги и не думая о последствиях, которые могли сложиться после этой сделки. Он был загипнотизирован камнями, и шоры с его мозгов были не снимаемы.

     – А не надо отдавать, – спокойно произнёс двоюродный брат, – у тебя второй этаж дома пустует – вот мы с женой там и поселимся. Подпишем договор – и все дела.

      Ударили по рукам. Камни заняли отведённое им место в «янтарной комнате», а пожилая чета – второй этаж. Андрей каждое утро заходил к своим драгоценностям и подолгу с ними разговаривал. Иногда он приводил кого-нибудь из гостей и с замиранием сердца рассказывал историю камня или поделки. Гость одобрительно кивал в знак благодарности за увиденное и услышанное и приглашал Андрея в ближайшее кафе на ужин.

     – Он от этих камней скоро с ума сойдёт, – ворчал двоюродный брат, – да и гости у него какие-то ненормальные. Оглянуться не успеем, как Андрюху подведут под монастырь.

     – Надо бы ему помочь скорее подвестись под монастырь, – однажды сказала жена, – и ему будет хорошо, и нам. Не правда ли, муженёк?

      Оба помолчали. Каждый хорошо знал, о чём шла речь.

      – Надо его споить, – нарушила молчание жена.

      К весне Андрей на себя уже не походил. Оброс, ссутулился, забывал дни недели. Коллекция была пропита, и первый этаж напоминал общагу, взятую в пользование не поступившими в вузы абитуриентами. Летом брат построил сараюшку на задворках усадьбы и спровадил туда Андрея на постоянное место жительства. Когда подошла осень и во времянке похолодало, Андрей немного отрезвел и, осознав безрадостную картину своего существования, подался куда глаза глядят. Он побрился, помылся, надел самую лучшую одежду и в таком виде впервые оказался в мастерской Сандро.

     – Займи мне денег или купи у меня нефритовый нож, – попросил Андрей сапожника.

      До этого Сандро никогда и нигде не встречался с Кочерыжкиным и проблемы Андрея его не касались. Нефритовым ножом он заинтересовался. Много у него было разных ножей, – сапожник, как ни как, – но про нефрит он слышал впервые. Проверив работоспособность ножа, и не торгуясь, выложил продавцу запрошенную им сумму. Потом Андрей, хоть и не часто, но заглядывал к Сандро по поводу новых сделок. Всякий раз он приносил какие-то поделки, довольно своеобразные. Руки у мастера Кочерыжкина продолжали оставаться золотыми.

      – Твои бы руки да к умной голове пришить, – сокрушался Сандро, отсчитывая купюры за очередную вещицу, – давай я это сделаю. У меня есть очень прочная дратва.

Андрей только улыбался и, взяв деньги, снова исчезал на полгода…

     – Ты что-то путаешь, – удивился Сандро сказанным Андреем словам, – мой сын ещё только в школу в этом году пойдёт, и тебя он знать не знает, тем более заказывать тебе бусы да какой-то коготь.

     – Но ведь сын-то у тебя есть, – настаивал Кочерыжкин, – и у него будет невеста. Так? А ей что-то нужно будет дарить? А если ты сейчас у меня не купишь эти бусы, что он ей подарит? А потом ещё тебе припомнит это. Ты что – плохой отец? – повысил он голос.

   – Сын, невеста, плохой отец… Что ты мелешь? – Сандро возмутился, но мысли закрутились в нужном для Андрея направлении, и сапожник, выгребая всю мелочь из кармана вместе с мелкими купюрами, к радости Кочерыжкина, согласился на сделку.

     Выпроводив Андрея, Сандро устало сел на табурет. «Кого ещё чёрт принесёт сегодня? – подумал он. – То эти непонятного размера говнодавы, то бабка с одной туфлёй, то падший ангел с когтем. А вот вчера было спокойно. Пришёл клиент – сдал обувь – ушёл – снова пришёл – получил свои растоптанные – ушёл. Порядок. Спокойно. Но, однако, скучно. Даже пчелы не было. Так тоже не интересно. Ну, а что я буду делать с этими башмаками дяди Стёпы?»

    Из сотового телефона в глубине мастерской раздался звонок. Мастеру редко кто звонил в рабочее время, хотя номер его телефона белой краской на чёрной двери говорил и клиентам, и каждому прохожему о современном способе связи. Оторвав взгляд от гигантских башмаков, заставивших его с утра напрячь мозги и изрядно понервничать, он услышал в трубке:

      – Есть хорошая иконка, сам сделал, не пожалеешь.

      – Денег нет, – сухо ответил Сандро и выключил телефон.

      Но не прошло и пятнадцати минут, как Влад Владыч, или Художник ( как его чаще величали, потому что в этом звучании хорошо слышалось слово «худо» ) – появился в мастерской.

       – Я проездом, вернее, мимо шёл. Но всё равно хочу тебе показать…

       Сандро выставил вперёд руку ладонью в сторону говорившего: «Не надо. Денег нет».

        – Да ты не думай, что я на выпивку. Как жена умерла полтора года назад, так я и пить почти прекратил.

        – Так это она тебя подталкивала к пьянке? – удивился Сандро.

        – Да нет же, – смутился Художник, – сейчас другие сожительницы меня больше подталкивают. А я держусь. Перед Новым годом ко мне пришла сначала та, с которой полгода, как расстался, потом пришла другая, с которой три месяца, как уже не живу. Они принесли много спиртного, сами же и нажрались, а потом и передрались из-за меня. А я, как огурчик.

        – Не малосольный ли случайно?

     – Да ну, ты что! У меня договор с администрацией на оформление площади вокруг фонтана. Мне нельзя. А сегодня возвращается моя новая подруга с курсов медсестёр. Надо бы тортик купить.

        «Неужели ещё есть женщины, которые могут на него позариться? – подумал Сандро. – Ходит, как вопросительный знак. И на мужика-то не похож. Вечно заискивающая улыбка, противная, как липучка. Ни работы, ни денег. Случайно тысчёнку подкалымит, и уже весь посёлок знает о его «тяжких» трудах. Брехло. Пустомеля».

      – До тебя тут был Андрюха. Знаешь его? – Сандро мрачно глянул в глаза Влад Владыча. – Всю наличность ему отдал. Остальные деньги только на пластикой карточке. Если у тебя есть такая штучка – то переведу. – Для Художника в голосе Сандро прозвучали обнадёживающие нотки. Но Сандро, чётко выразивший свою мысль, хорошо знал, что Влад Владыч отродясь не держал в руках такую штуковину. Нет, Художнику сегодня разжиться деньгами не получалось. Но Влад Владыч не был бы Художником, если бы такие обстоятельства вынуждали его сойти с намеченного пути. Он быстро переключался на другой объект, суливший хоть и призрачную, но перспективу. Вот и сейчас, не добыв денег, он быстро скрылся за дверью мастерской, и Сандро показалось, что его здесь и не было вовсе. «Наверно, мимо конторы Русланова не пройдёт», – подумал он.

        Перекрестив суеверно вход в мастерскую, и посмотрев на часы, Сандро стал собираться домой. Потом хлопнул себя по лбу: «С этими бродягами и прошлый век забыл: родственница Золушки должна ж прийти. А, может, и не ждать её? Завтра встретимся. Не. Так не пойдёт. Старость надо уважать. Нынешние сопляки даже не знают, что такое уважение. Они не из нашего теста сделаны». Он вышел на улицу и посмотрел по сторонам. Увидев на перекрёстке свою подопечную, он дважды свистнул. Женщина разговаривала, видимо, с такой же, как она, общительной старушкой. Просвисти сейчас хоть Соловей-Разбойник, они бы и на него не обратили никакого внимания. «Ах, старая перечница! – сокрушался сапожник. – Я тебя так и до ночи не дождусь. Ладно, завожу машину и по ходу заберу у неё туфли. Сегодня уже всё равно работать не буду».

      Он прогрел своего «Жигулёнка», закрыл мастерскую от людей и пчёл и подъехал к женщинам. На него они не обратили внимания: мало ли машин тут останавливается.

       – Бабулечка-крохотулечка, – как можно ласковее сказал Сандро, вплотную подойдя к ним, – а не будите ли Вы любезны отдать мне свои волшебные башмачки?

      – А, это ты, Ясный сокол, – обрадовалась крохотулечка. – Никак меня дождаться не можешь? Мы тут кости кое-кому перемываем, и я даже забыла, куда направлялась. Старость всё-таки.

         – Очень замечательно, – возмутился Ясный сокол. – Не царю ли Гороху? – уточнил он.

        – Да нет, что ты! У него уже давно всё перемыто, – без всякой обиды ответила женщина, – самому главе администрации посёлка.

          – И чем же он перед вами провинился?

          – А начальники, они же всегда во всём виноваты, – безапелляционно ответила собеседница Аграфены Венедиктовны.

          – А не боитесь, что вас за это в кутузку посадят?

           – Нонче времена не тридцать седьмого года. Да и что с нас, старух, возьмёшь?

         – И то верно, – согласился Сандро. – Ладно, бабушки, хватит трепаться. Давайте правнучкины башмаки, да я поеду домой.

          – Соколик! А ты бы подвёз и меня домой. Что-то уже не хочется тренировать ноги шведской ходьбой.

           Сандро согласился. Женщина, удобно усевшись на переднем сидении, спросила его:

           – Ты мне давеча сказал, что ты холостой. А вот домой торопишься. Непонятно.

           – Бабуля. Ты сильно возгордилась своей правнучкой. Вот меня и закусило. А что закусило, и сам не знаю.

            – Жена у тебя, видно, не красавица, вот и закусило.

             – Жена у меня, как жена. Не уродина. Нормальная женщина. А вот что-то в твоих словах было барское, высокомерное.

         – Эх, сынок, – вздохнула женщина, но рассказывать о дворянском происхождении не стала. Отделалась обычными в таких случаях фразами. – Долго я живу на белом свете. Много повидала. Много знаю. Люди все разные, и я смотрю на них, как бы оценивая. А им кажется, что свысока. Прости, коли что не так.

          – Да ладно уж. На твою долю, конечно, больше мытарств досталось, чем на нашу. А ты вот смотришься молодцом, вернее, не совсем старухой. Приходи завтра после обеда. Обувочка будет сделана, как для Золушки.

             Попрощавшись, Сандро без приключений доехал до дома. Сын и дочь наперегонки выбежали навстречу. В доме жена готовила ужин. Поприветствовала мужа лёгким объятием и, привычным жестом поправив по-украински завязанный платок, стала накрывать на стол. Принимая душ, Сандро думал: «Сколько вопросов приходится в жизни решать! Но когда есть семья: жена, дети, крыша над головой – тогда всё будет решаться так, как хочется человеку. А то, что у кого-то нет воды или, как у нас, газа – это ничего. Дождёмся. Год, два, десять лет. Ничего страшного. Потерпим. И если есть ещё такие туфельки, как у Золушки, значит, радость в жизни ещё осталась. Главное – не потерять голову. А если кто-то её уже потерял – надо постараться найти и научиться думать… И ничего страшного, если это будет и заново».